Как старый Глузд сам с себя сдвинулся
Герой пробирался тонкой звериной тропой, уже седмицу он петлял по чащобе в поисках средства от чудодейств, что охватили мирное некогда городище. Сигач поведал ему побасенку о том, как упали небеса и все пошло вверх дном. По словам старосты виновником был Вешетка-сирота, малый, приютившийся ко двору старого Глузда и без того имевшего дурную славу.
Седовласый дед, тот самый, что бегал в исподнем по погосту славился своими золотыми руками, починить мог любую вещь, да так ловко, будто волшбу пользовал, а не только уменья. Придет, бывало, к Глузду баба зареванная, коромысло трещину дало да спину занозит – так он возьмет тряпицу затейную, то ли тканую, то ли берестяную, потрет, покапает ядреными мазями, снова потрет – и трещины как не бывало. А то вот перед самой бедой, затеял телегу диковинную ставить, упросил у старосты старую общинную – поставил колёсья на нее разноразмерные, утыкал, что лесного ежа, палками, кольями, да оглоблями, усадил в нее прикормыша малого и давай что-то теребить. Из телеги дым пошел, что из твоей печки, да синим все заволокло, народ-то сбежался с ведрами да чарками, а Глузд бегает вокруг да приговаривает: «три секунды, орион, две секунды, лебедь», ну Белиничка-то его и приложила по темени сапогом мужниным. В тот же час все стихло да смолкло, дым развеялся, как и не было, а на телеге сидит Вешетка, зенками лупает вокруг да подгубком трясет.
Дивятся погостные на сиротку-прикормыша, вроде и он в телеге сидит, а вроде и чуждый какой – вершка на два выше, кудря из пегой вдруг златой сделалась, да глаза потемнели. Беленичка со страху как заверещит , гля, а сама-то черная, как смоль, да срам торчит. Тут и поняли погостные, что напутал Глузд окаянный со своими волшбами, да все с ног на голову стало. Еще три зари дивины всякие случались, то спод яблонки зверь выкатится неведомый – с виду шар чешуйчатый, а как швырнешь в него дохлой мухой, нос длинный вытащит, да уши разведет и давай лопать. А то бывали и страшные вещи – вороны повадились погостных кошек бить, пришлось бабам всех полосатых излавливать, да под замок садить, так и носят на руках из хаты в амбар мышковать и обратно. А ведун окаянный как очнулся, давай околесицу какую-то нести, что телега его дивная сквозь завесы какие-то ходит, да что напутал Вешетка и толь мотыля прибил, толь кузнечика задавил, толь чарку хлебнул несвежую, вот и привез обратно чудь заморскую. Ну, делать нечего, решили выждать, пока на ноги встанет старый Глузд и починит свою самоходку, а того, видать, крепко сапогом приложило, никак с полатей не сходит.
А тут уж время какое? Пора на торжище коней вести, созвал Сигач мужиков, глянул, кто еще без хвоста, да с рожею белой, да и отправил Оселька в добрую дорогу. Тот вернулся да побаял, что только в их городище дивеса окаянные, а по пути и небо синее и реки в нужную сторону текут и пшеница зреет. Тут-то и порешили собрать торжищные и пригласить героя, тем более, что старый Глузд про покражу все кричал, что ему-де без камня никак не поправить вредительство свое. Ему камней под окна каждый день таскали, а он лишь мычал. Потом уж приживанец его Вешетка растолковал, что камень в сердце Леса, под озером черным, да что выловить его лишь сердцем чистый может. Тут-то погостные краской залились, а что? Каждый хоть раз да кривил, то жену в ночи перепутает с соседской, то с огорода чужого репки копнет, то просто выкажет другу уважение по матери. А тут торговые бабы, что под ворота ходят нити цветные девкам предлагать про героя-то и сказали.
«Как-то слишком складно выходит у Сигача побасёнка. И старик у них ко времени разум отсеял, и малый не помнит, куда его телега катала, да что за мошь малую он придавил и зачем, старухи про героя наплели, да не про известного, а про самого себе завалящего, я же и не герой вовсе, а так геройчишко. Будто пишет им кто, как слова разумно складывать». Герой от таких мыслей даже остановился. Зажав в кармане верный оберег, он трижды посолонь провернулся, поплевал на левую ладонь, да возвел глаза к небу. Толи божья воля, то ли сил неявных, а аванс получен, надо слово держать…
Автор покосился на довольного кота. Судя по его масляной морде, тот уже воспользовался писательским запалом хозяина и стянул с булки шпрот. На город уже опустился вечер, стареющий Автор тяжело поднялся со своего кресла и с наслаждением потянулся. Герой выходил слишком своевольным и чересчур набожным, но с одиноким стариком уже давно не спорил никто, кроме полосатого лентяя на диване. Автор снова бросил взгляд на рукопись и, упрямо дернув подбородком, уверенно вывел: «В ответ на героя хлынул водный поток, будто боги огневались его вопросам и хотели проучить своевольного мальчишку, но не карая, а воспитывая». Довольный победой Автор пошел на кухню, сегодня редактор будет рад, а сам старик заслужил коньячку.
